Моё наследство – боль обид Да пустота сплошных мечтаний. Былые звёзды без орбит, Не жизнь – а разочарованье.
Моё, звучащее как стон, Беззвучно падает на камень. Его хотят со всех сторон Топтать и разрывать руками.
Оно так хрупко, как стекло, Прозрачно и неуловимо. Оно сквозь пальцы протекло… А это значит – снова мимо
Всех звуков, мыслей, суеты. В мир тишины, где лишь безмолвье. В тот мир, где помыслы чисты, Где нет конца и предисловья… *** Не треба, любі, мені слів, i сліз, Їх вистачить довіку. Любов втішає в самоті, Лікує серце, мов бальзам. А час, ми знаємо усі, Найкращий, наймудріший лікар. Він призначає ліки ті, Що лиш потрiбнi вчасно нам!
Народ кипит, веселье, хохот, Звон лютней и кимвалов грохот, Кругом и зелень, и цветы, И меж столбов, у входа дома, Парчи тяжелой переломы Тесьмой узорной подняты; Чертоги убраны богато, Везде горит хрусталь и злато, Возниц и коней полон двор; Теснясь за трапезой великой, Гостей пирует шумный хор, Идет, сливаяся с музыкой, Их перекрестный разговор.
Ничем беседа не стеснима, Они свободно говорят О ненавистном иге Рима, О том, как властвует Пилат, О их старшин собранье тайном, Торговле, мире, и войне, И муже том необычайном, Что появился в их стране.
2
«Любовью к ближним пламенея, Народ смиренью он учил, Он все законы Моисея Любви закону подчинил; Не терпит гнева он, ни мщенья, Он проповедует прощенье, Велит за зло платить добром; Есть неземная сила в нем, Слепым он возвращает зренье, Дарит и крепость и движенье Тому, кто был и слаб и хром; Ему признания не надо, Сердец мышленье отперто, Его пытующего взгляда Еще не выдержал никто. Целя недуг, врачуя муку, Везде спасителем он был, И всем простер благую руку, И никого не осудил. То, видно, богом муж избранный! Он там, по oнпол Иордана, Ходил как посланный небес, Он много там свершил чудес, Теперь пришел он, благодушный, На эту сторону реки, Толпой прилежной и послушной За ним идут ученики».
3
Так гости, вместе рассуждая, За длинной трапезой сидят; Меж ними, чашу осушая, Сидит блудница молодая; Ее причудливый наряд Невольно привлекает взоры, Ее нескромные уборы О грешной жизни говорят; Но дева падшая прекрасна; Взирая на нее, навряд Пред силой прелести опасной Мужи и старцы устоят: Глаза насмешливы и смелы, Как снег Ливана, зубы белы, Как зной, улыбка горяча; Вкруг стана падая широко, Сквозные ткани дразнят око, С нагого спущены плеча. Ее и серьги и запястья, Звеня, к восторгам сладострастья, К утехам пламенным зовут, Алмазы блещут там и тут, И, тень бросая на ланиты, Во всем обилии красы, Жемчужной нитью перевиты Падут роскошные власы; В ней совесть сердца не тревожит, Стыдливо не вспыхает кровь, Купить за злато всякий может Ее продажную любовь.
И внемлет дева разговорам, И ей они звучат укором; Гордыня пробудилась в ней, И говорит с хвастливым взором: «Я власти не страшусь ничьей; Заклад со мной держать хотите ль? Пускай предстанет ваш учитель, Он не смутит моих очей!»
4
Вино струится, шум и хохот, Звон лютней и кимвалов грохот, Куренье, солнце и цветы; И вот к толпе, шумящей праздно Подходит муж благообразный; Его чудесные черты, Осанка, поступь и движенья, Во блеске юной красоты, Полны огня и вдохновенья; Его величественный вид Неотразимой дышит властью, К земным утехам нет участья, И взор в грядущее глядит. Tо муж на смертных непохожий, Печать избранника на нем, Он светел, как архангел божий, Когда пылающим мечом Врага в кромешные оковы Он гнал по манию Иеговы. Невольно грешная жена Его величьем смущена И смотрит робко, взор понизив, Но, вспомня свой недавный вызов, Она с седалища встает И, стан свой выпрямивши гибкий И смело выступив вперед, Пришельцу с дерзкою улыбкой Фиал шипящий подает.
«Ты тот, что учит отреченью - Не верю твоему ученью, Мое надежней и верней! Меня смутить не мысли ныне, Один скитавшийся в пустыне, В посте проведший сорок дней! Лишь наслажденьем я влекома, С постом, с молитвой незнакома, Я верю только красоте, Служу вину и поцелуям, Мой дух тобою не волнуем, Твоей смеюсь я чистоте!»
И речь ее еще звучала, Еще смеялася она, И пена легкая вина По кольцам рук ее бежала, Как общий говор вкруг возник, И слышит грешница в смущенье: «0на ошиблась, в заблужденье Ее привел пришельца лик - То не учитель перед нею, То Иоанн из Галилеи, Его любимый ученик!»
5
Небрежно немощным обидам Внимал он девы молодой, И вслед за ним с спокойным видом Подходит к храмине другой. В его смиренном выраженье Восторга нет, ни вдохновенья, Но мысль глубокая легла На очерк дивного чела. То не пророка взгляд орлиный, Не прелесть ангельской красы, Делятся на две половины Его волнистые власы; Поверх хитона упадая, Одела риза шерстяная Простою тканью стройный рост, В движеньях скромен он и прост; Ложась вкруг уст его прекрасных, Слегка раздвоена брада, Таких очей благих и ясных Никто не видел никогда.
И пронеcлося над народом Как дуновенье тишины, И чудно благостным приходом Сердца гостей потрясены. Замолкнул говор. В ожиданье Сидит недвижное собранье, Тревожно дух переводя. И он, в молчании глубоком, Обвел сидящих тихим оком И, в дом веселья не входя, На дерзкой деве самохвальной Остановил свой взор печальный.
6
И был тот взор как луч денницы, И все открылося ему, И в сердце сумрачном блудницы Он разогнал ночную тьму; И всe, что было там таимо, В грехе что было свершено, В ее глазах неумолимо До глубины озарено; Внезапно стала ей понятна Неправда жизни святотатной, Вся ложь ее порочных дел, И ужас ею овладел. Уже на грани сокрушенья, Она постигла в изумленье, Как много благ, как много сил Господь ей щедро подарил И как она восход свой ясный Грехом мрачила ежечасно; И, в первый раз гнушаясь зла, Она в том взоре благодатном И кару дням своим развратным, И милосердие прочла. И, чуя новое начало, Еще страшась земных препон. Она, колебляся, стояла…
И вдруг в тиши раздался звон Из рук упавшего фиала… Стесненной груди слышен стон, Бледнеет грешница младая, Дрожат открытые уста, И пала ниц она, рыдая, Перед святынею Христа.
И видели, на высоте скалы, Два образа — две тени рисовались: Один был Он, с Своей главой в лучах, Тих, величав, в хитоне алом, цельном, С лазурного одеждой на плечах, С волнистыми власами по плечам… Из-под накинутой телесности Сияло в Нем, как солнце, Божество. — И гнусное другое существо, Кругом Его, тревожно суетилось: Безвласое чудовища чело Имело вид и тусклый отблеск меди; Огромныя два черныя крыла Поверх хребта горбатаго дрожали, Как испарения глухих болот… Но скрасил он уста свои улыбкой И шепотом приветным говорил: «Взгляни на дол… на эту даль земную, На этот мир… Им люди дорожат!.. Я царства все раскинул пред Тобою; И я скажу Тебе большую тайну: Народы там родятся и живут, Не зная, как, к чему и для чего!.. Не ведая, зачем пришли на жизнь, Не знают, что с своею делать жизнью, И ветрено играют с нею в жмурки… Толкаяся вокруг ничтожных целей (Их суетность и тешит и манит). Они бегут за всякою приманкой, И ссорятся, завидуют, враждуют И режутся за все… и за ничто!!. И я скажу Тебе еще одно: Знать это уж врожденно человеку, Что должен он повиноваться силе!.. Несмыслен, туп… он любит в детстве жить И за вождем, закрыв глаза, ходить!.. Вот сторона, — умей лишь только взяться, — С которой их судьбе легко схватить И все зажать в горсти, а там, как кукол, Их выпускай на нитях; — но смотри, Чтоб воли им не передать: не стоят!!. Обманчивы, неблагодарны, злы, Все сделают из выгоды и страха: Вот, отчего я крепко их держу На поводах из злата и железа!.. И взнузданных, как месков и коней, Я часто их бичем моим хлещу: Наскучит мир… я крикну, возмущу — И ринутся народы на народы, Как двух морей, завихренныя воды; А без того, ведь человек ленив: Ленив, — я говорю; — ему дай волю, — Он будет спать, и спать, и только — спать!.. Но, иглами страстей и нужд бодомый, На все готов: умей вести его! — Вести грозой, а иногда и лаской… Как бойкий птицелов, наставь сетей, И, то приманкой, то затейной сказкой, Мани к себе Адамовых детей; Но не давай и замечать замана; Не допускай опомниться, понять!.. Мешай им вглядываться в вещи близко, Чтоб на себя не оглянулись сами!..
Задуматься, одуматься мешай: Задумавшись, одумаются скоро, И, может быть, как знать?., найдут дорогу… А ты пестри, раскрашивай приманки, Со всех сторон их кличь на суету, Чтоб им не знать, куда и оглянуться; Чтоб их душа металась, как в угаре, И все б летала из гостей да в гости, А никогда бы дома не сидела; „Вперед, вперед!“ — кричи им безпрестанно: Влеки и увлекай их зыбкость волей; Разбрасывай их ветренныя мысли; Разсеянью вели съедать досуг, Спускай на них тревогу за тревогой, Чтоб и в глаза им не видать покоя!.. Покоя, — говорю Тебе, — покоя Ты бойся, как огня!.. Покой светлит!!. Сосредоточенность души — опасна!! Преследуй и гони покой души… Пусть всяк свою растрачивает душу!.. Смущай, и отводи глаза и путай, Запутывай, чтоб не видать того, Чего ни знать, ни видеть не должны!!. А более всего страшись согласья, Единомыслия… любви и дружбы Страшись!!. Дели, дроби и розни всех: Пусть всякий славу ближняго туманит, И самолюбие другаго топчет!! — Двум мнениям не дозволяй сходиться: Пусть каждый носится с своею мыслью И пестует свое дитя!.. Мне любо Глядеть на их озлобленные страсти, На их задор, на их готовность к драке, К резне за мысль, за слово, за полслова!! Глядеть, как спорщики о всем со всеми, — Готовы спорить с собственною тенью!!. Дразнить, травить одних другими, ссорить, Моя охота и… Когда б Ты знал, Как к этому податливы они!!. За то, прикрыв их бурей смут житейских, Над распрями, волненьем и раздором, Я плаваю державным господином… — Вот как я действую!.. Пример с меня… Захочешь их еще осетить боле? Гаси везде к высокому любовь И привяжи их души к мелочам, И заливай их смутою вседневной: Кружи, верти, мути, морочь, пленяй… И, чтоб отвесть их мысли от отчизны, Томи их черною работой жизни: Заставь толочь пестами в ступах воду, Пересыпать из меры в меру пыль: Из паутины — сети выплетать; Без отдыху ловить руками ветер, И по полю за радугой гоняться… А между тем, чтоб им не дать вздохнуть, Топи в тоске, в унынье, в ложных страхах, И, морем вкруг разлив молвы и шум, Смущай их дух, темни их ум, И погружай их в чад главокруженья. — Два бога у людей, Ты это знай: Бог первый — золото; другой бог — сила!.. Тверди,труби о поклоненье злату, Как истому источнику блаженства; Тверди, труби про роскошь и про негу; А более всего — про наслажденье: Пусть задыхаются от наслажденья, И чествуют и угобжают плоть!!. Корми земных — землей: им то и надо!! Сынам минуты — недоступна вечность; Оставь их рыться в их земном блаженстве: Пусть все несут на жертву наслажденьям! — Так действуй с жадными до наслажденья; А гордецам и честолюбцам жадным Сули и власть, и силу, и успехи… Ты можешь все: Ты будешь — я второй, Оставя мне, как водится, главенство. — Я дам Тебе ключи от сил природы, От тайных жил и златоносных копей. И Ты ил — мы поворотим землю!!. Бери ж сейчас и золото и силу И приводи мои уроки в дело… Ты видишь Сам, — я щедр и откровенен! Я тайны все свои Тебе открыл: Ты посвящен в высокую науку — Играть судьбой и волей человека!.. Я чувствую, Ты будешь нужен мне!.. Возьми ж Себе из царств земных любое: Все скиптры тут; я властелин властей, И славы я земной распорядитель: И вся сия мне предана!., верь мне, Захочешь… Рим унизим… Иудея Из кандалов оружья накует И за Тобой пойдет к победам верным… — Как весело в своих раздуть отвагу, Вспахать поля копытами коней, И трупами врагов своих засеять!!. Я созову к Тебе несметны рати: Их тучи стрел затмят светило дня, А кони выпьют озера и реки… — Послушай же, держися за меня, Ты громом дел пронзишь грядущи веки, И ветхий Рим раздавишь под пятой… Бери ж венец и выбирай короны, И над толпой народов возносись; Но только мне, для вида… поклонись!.. Я оболью Тебя земною славой!»… И замолчал. С улыбкою лукавой Глядит и ждет, что скажется в ответ. А между тем все царства с городами, С их чудною, живою пестротой, Раскинулись, как свиток развитой… — Он выслушал… и, бросив грустный взгляд На гнуснаго советчика, вздохнул И коротко сказал в Своем ответе: «Я ведаю, Кому Мне поклоняться!.. Читал ли ты в Писании слова: „Я Бог, — кумиров не твори, И никому не кланяйся иному!“… Так говорит в законе Вседержитель! — Иди же прочь — и дале не дерзай!!»… Заскрежетал зубами искуситель И побежал от Солнца правды прочь, Как от лучей бежит на утре ночь… Две молнии — два острые меча — Из глаз его сердитых засверкали, И звонко холмы застучали Под крепкою, махнатою ногой. И ринувшись с земли к зыбям воздушным, Всю толщу воздуха он разодрал!!. И в областях превыспренняго света Стемнел, как тма, зарделся, как комета… Рой ангелов с путей его бежал; Болезненно вздыхали небеса; И звезды на осях своих трещали, Когда он им налетом угрожал: За чистоту оне свою дрожали, Зане близ них нечистый пролетал!..
1 Чуть ночь, мой демон тут как тут, За прошлое моя расплата. Придут и сердце мне сосут Воспоминания разврата, Когда, раба мужских причуд, Была я дурой бесноватой И улицей был мой приют.
Осталось несколько минут, И тишь наступит гробовая. Но раньше, чем они пройдут, Я жизнь свою, дойдя до края, Как алавастровый сосуд, Перед тобою разбиваю.
О где бы я теперь была, Учитель мой и мой Спаситель, Когда б ночами у стола Меня бы вечность не ждала, Как новый, в сети ремесла Мной завлеченный посетитель.
Но объясни, что значит грех И смерть и ад, и пламень серный, Когда я на глазах у всех С Тобой, как с деревом побег, Срослась в своей тоске безмерной.
Когда Твои стопы, Исус, Оперши о свои колени, Я, может, обнимать учусь Креста четырехгранный брус И, чувств лишаясь, к телу рвусь, Тебя готовя к погребенью.
2 У людей пред праздником уборка. В стороне от этой толчеи Обмываю миром из ведерка Я стопы пречистые Твои.
Шарю и не нахожу сандалий. Ничего не вижу из-за слез. На глаза мне пеленой упали Пряди распустившихся волос.
Ноги я Твои в подол уперла, Их слезами облила, Исус, Ниткой бус их обмотала с горла, В волосы зарыла, как в бурнус.
Будущее вижу так подробно, Словно Ты его остановил. Я сейчас предсказывать способна Вещим ясновиденьем сивилл.
Завтра упадет завеса в храме, Мы в кружок собьемся в стороне, И земля качнется под ногами, Может быть, из жалости ко мне.
Перестроятся ряды конвоя, И начнется всадников разъезд. Словно в бурю смерч, над головою Будет к небу рваться этот крест.
Брошусь на землю у ног распятья, Обомру и закушу уста. Слишком многим руки для объятья Ты раскинешь по концам креста.
Для кого на свете столько шири, Столько муки и такая мощь? Есть ли столько душ и жизней в мире? Столько поселений, рек и рощ?
Но пройдут такие трое суток И столкнут в такую пустоту, Что за этот страшный промежуток Я до Воскресенья дорасту.
«Назнаменованный от века, Уже приспел заветный час, Чтоб Сын, смирясь до человека, Вознесся славою меж вас! Аминь, аминь, Я вам глаголю, Когда пшеничное зерно Лежит без тления одно, Иль брошено ветрам на волю, Оно не принесет плода… Но — в землю падшее — когда Умрет, — истлев в пыли негодной, — Возстанет жатвой многоплодной. Кто любит душу — потеряй Ее в борьбе с развратом мира: За то, в безбрежности эфира Ей уготовлен вечный рай. Кто служит Мне — иди за Мною! Где господин — там и слуга! Но что? Смутился Я душою; И Мне судьба моя строга. Спаси Меня! избавь, Мой Отче! От часа грознаго сего… Но Я и послан для него… И так, Меня до века Родший! (Седяй на силах, в тишине) Славь имя здесь Свое, святое, Как Ты явил Себя во Мне!» Он рек, — и се, на вышине, (Где сходит солнце золотое, В долинах радостных для нас) Родится звук святаго слова Из уст, невидимых для глаз: «Православия и прославлю снова!» И слышащим сей чудный глас, Звенящий по лазурным сводам, Тогда казалося народам, Что, в высотах, раздался гром; Или, оставя горний дом, К Нему незримо, в бурю мира, Слетал посол из-за эфира.
И паки рек Своим Учитель: «Да не смутится сердце в вас!.. У Бога не одна обитель, Хоть их земной не видит глаз! Я Сам вам проложу дорогу, О, верные Мои, туда! По ней вы в дом прийдете к Богу, Отбыв день скорби и труда; Оставьте ж дум своих тревогу… Но что? — В печалях сиротства, Вам быть ли, на земле печальной, Без утешений, без родства?!. Нет!.. Из страны, земному дальней, Отец, склонясь к Моим словам, Пошлет святую радость вам. И прийдет Он, Утешитель!» — Говорил Своим Учитель: «Дух отрады к вам прийдет: Непостигнутый здесь миром, Над звездами, над эфиром, Жизнью Он Своей живет, И от Бога, Сам Бог вечный, — В холод ваш и мрак сердечный — Теплый, дивный свет прольет… Будьте ж бодры!!. Он прийдет!.. А при Нем уж не тревожит Человека ничего: Грусть и суетность не гложет Сердца беднаго его! Мирен, кроток и спокоен, Кто принять Его возмог; И стоит он — смелый воин, — Пред лицем земных тревог!!. И сойдя, всему научит — Дух премудрости Святой: Свиток тайный Он разсучит, И тот хлад, что душу мучит, Он затопит теплотой!.. Тут посевы дум безтенных Примет ваша голова: И в словах Его священных Будут все Мои слова!..»
Пред Пасхи празднеством явясь среди суровых Первосвященников — гонителей Христовых, Сказал Искариот Спасителя врагам: — Что вы дадите мне, когда Его предам? — И плату отсчитав, синедрион в восторге Скрывал от остальных о заключенном торге.., Дни приближалися… И на Петра вопрос: Где Пасху праздновать? — ответствовал Христос: — Ступайте, в городе вам встретится идущий Поспешно человек, кувшин воды несущий, Скажите лишь ему: «Учитель нас прислал, Зане Он говорит, что час Его настал. Веди ж нас в горницу, где б мог с учениками Он Пасху совершить!» И тот, идя пред вами, Укажет горницу, что устлана ковром, Большую, светлую и с убранным столом — Там приготовьте все. — Услышав это слово, Исполнили они веление Христово; И все нашли, как им сказал в беседе Он. Когда же сумраком оделся небосклон, Приблизился Христос спокойными шагами, В одежде праздничной и с ясными очами И, первый перейдя чрез храмины порог, — С Апостолами Он за трапезу возлег. Спускалась над столом висячая лампада, В открытое окно повеяло из сада Благоуханием и сумраком ночным. Лицо Спасителя сияло неземным Христос взял в руки хлеб и, преломив его, Сказал: — Вкусите все от Тела Моего. — И чашу вознеся, налитую до края Вином. Он произнес, ее благословляя Десницею Своей: — Сия есть кровь Моя Завета Нового! Все пейте от нее, Прольется кровь сия грехов во искупленье! — Словам Учителя внимали в умиленьи Апостолы, дивясь загадочным речам. Он тихо продолжал: — Я сказываю вам, Что приближается мгновение разлуки. — Но тут воскликнул Петр: — В темницу и на муки, Везде пойду с Тобой, Учитель, и любя — Всю душу положить готов я за Тебя! — Но молвил Иисус с печалью затаенной, Подняв к нему Свой взор, благой и просветленный: — Не пропоет петух, как, жизнь свою храня, Ты отречешься сам упорно от Меня. И трижды в эту ночь оставлен всеми буду. — И снова бросив взор на мрачного Иуду, Сказал: Что делаешь, то делай же скорей! — Иуда поднялся, он стал еще бледней, Во взоре впалых глаз светилося страданье, — Но миг, один лишь миг продлилось колебанье… Он вышел, опустив глаза свои к земле, С печатью Каина на вспыхнувшем челе. Пока, скрываемый ночною темнотою, Он шел к судилищу, — с Апостолов толпою Спаситель выходил, готовяся идти Один по Своему тернистому пути, Готовясь мукою ужасною Распятья Снять с грешников клеймо давнишнего проклятья И, обновляя мир для правды и любви, — Все преступления омыть в Своей крови, И вместо древнего закона отомщенья — Внести с Собой завет любви и всепрощенья!
Ольга Николаевна Чумина (1858–64?–1909), по мужу Михайлова, издавалась под псевдонимом О. Чюмина, талантливая поэтесса и переводчица Из книги «Религиозно-нравственные стихотворения, относящиеся преимущественно к земной жизни Господа Иисуса Христа, Божией Матери и Святых». Санкт-Петербург. 1903.
И прешед мало, паде на лицы Своем, моляся и глаголя: Отче Мой, аще возможно есть, да мимоидет от Мене чаша сия: обаче не якоже Аз хощу, но якоже Ты. Мф. 26, 39-47
День ясный тихо догорает; Чист неба купол голубой; Весь запад в золоте сияет Над Иудейскою землей; Спокойно высясь над полями, Закатом солнца освещен, Стоит высокий Елеон С благоуханными садами.
И, полный блеска, перед ним, Народа шумом оживленный, Лежит Святой Ерусалим, Стеною твердой окруженный, Вдали Гевал и Гаразин, К востоку воды Иордана С роскошной зеленью долин Рисуются в волнах тумана.
И моря Мертвого краса Сквозь сон глядит на небеса. А там, на западе, далеко, Лазурных Средиземных волн Разлив могущий огражден Песчаным берегом широко… Темнеет… всюду тишина… Вот ночи вспыхнули светила, — И ярко — полная луна Сад Гефсиманский озарила.
В траве, под ветвями олив, Сыны Божественного Слова, Ерусалима шум забыв, Спят три Апостола Христовы. Их сон спокоен и глубок; Но тяжело спал мир суровый: Веков наследственный порок Его замкнул в свои оковы, Проклятье праотцев на нем Пятном безславия лежало И с каждым веком, новым злом Его, как язва, поражало…
Но час свободы наступал — И чуждый общему позору, Посланник Бога, в эту пору, Судьбу всемирную решил. За слово истины высокой Голгофский Крест предвидел Он И, чувством скорби возмущен, Отцу молился одиноко:
«Ты знаешь, Отче, скорбь Мою И видишь как Твой Сын страдает, О, подкрепи Меня, молю, Моя душа изнемогает! День казни близок: он придет, На жертву отданный народу, Твой Сын безропотно умрет.
Умрет за общую свободу… Проклятьем черни поражен, Измученный и обнаженный, Перед толпой поникнет Он Своей главой окровавленной, И те, которым со Креста, Пошлет Он дар благословенья Поднимут руку на Христа…
О, да минует чаша эта, Мой Отче, Сына Твоего! Мне горько видеть злобу света За искупление его! Но не Моя да будет воля, Да будет так, как хочешь Ты! Тобой назначенная доля Есть дело всякой правоты. И если Твоему народу Позор Мой благо принесет, — Пускай за общую свободу Сын человеческий умрет!»
Молитву кончив, скорби полный, К ученикам Он подошел, И увидав их сон спокойный, Сказал им: „встаньте, час пришел. Оставьте сон свой и молитесь, Чтоб в искушенье вам не впасть, Тогда вы в вере укрепитесь И с верой встретите напасть".
Сказал — и тихо удалился Туда, где прежде плакал Он, И той же скорбью возмущен, На землю пал Он и молился: «Ты, Отче, в мір Меня послал Но сыне мір Твой не приемлет: Ему любовь Я завещал, Моим глаголам он не внемлет; Я был врачом его больным, Я за врагов Моих молился, — И надо Мной Иерусалим Как над обманщиком глумился! Народу мир Я завещал, — Народ судом мне угрожает, Я в міре мертвых воскрешал, — И мір Мне Крест приготовляет!.. О, если можно, от Меня Да мимо идет чаша эта! Ты Бог любви, начало Света, И все возможно для Тебя! Но если кровь нужна Святая, Чтоб землю с Небом примирить. Твой вечный суд благословляя, На Крест готов Я восходить!»
И взор, в тоске невыразимой, С небес на землю Он низвел И снова, скорбию томимый, К ученикам Он подошел. Но их смежившиеся очи Невольный сон отягощал; Великой тайны этой ночи Их бедный ум не постигал.
И стал Он, молча, полный муки, Чело высокое склонил И на груди Святые руки В изнеможении сложил. Что думал Он в минуты эти. Как человек и Божий Сын, Подъявший грех тысячелетий,— То знал Отец Его один, Но ни одна душа людская Не испытала никогда Той боли тягостной, какая В Его груди была тогда, И люди верно б не поняли, Весь грешный мир наш не постиг Тех слез, которые сияли В очах Спасителя в тот миг.
И вот, опять Он удалился Под сень смоковниц и олив, И там колена преклонив, Опять Он плакал и молился: «О, Боже Мой! Мне тяжело! Все человеческое зло На мне едином тяготеет. Позор людской — позор веков; — Все на Себя Я принимаю, Но Сам, под тяжестью оков, Как человек, изнемогаю… О, не оставь Меня в борьбе С Моею плотию земною, И все угодное Тебе, Тогда да будет надо Мною. Молюсь, да снидет на меня Святая сила подкрепленья, Да совершу с любовью Я Великий подвигъ примиреня!»
И руки к небу Он подъял, И весь в молитву превратился, Огонь лице Его сжигал, Кровавый пот по Нем струился. И вдруг с безоблачных небес, Лучами света окруженный, Явился в сад уединенный Глашатый Божиих чудес.
Был чуден взор его прекрасный, И безмятежно, и светло Одушевленное чело, И лик сиял как полдень ясный: И близ Спасителя он стал И речью свыше вдохновенной Освободителя вселенной На славный подвиг укреплял;
И сам, подобный легкой тени. Но полный благодатных сил. Свои воздушные колени С молитвой пламенной склонил. Вокруг молчало все глубоко; Была на небе тишина, — Лишь в царстве мрака одиноко Страдал безплодно сатана.
Он знал, что в міре колебался Его владычества кумир, И что безславно падший мір К свободе новой приближался. Виновник зла, он понимал, Кто был Мессия воплощенный, О чем Отца Он умолял, И, страшной мукой подавленный, Дух гордый, молча изнывал, Безсильной злобой сокрушенный…
Спокойно в выси голубой Светил блистали мириады, И полон сладостной прохлады Был чистый воздух. Над землей, Поднявшись тихо, небожитель Летел к надзвездным высотам,— Меж тем всемірный Искупитель Опять пришел к ученикам.
И в это чудное мгновенье Как был Он истинно велик, Каким огнем одушевленья Горел Его прекрасный лик! Как ярко отражали очи Всю волю твердую Его, Как радостно светила ночи С высот глядели на Него!
Ученики, как прежде, спали И вновь Спаситель им сказал: «Вставайте, близок день печали, И час предательства настал»… И звук мечей остроконечных Сад Гефсиманский пробудил, И отблеск факелов зловещих Лицо Иуды осветил.
Мерцаньем звезд далеких безразлично Был поворот дороги озарен. Дорога шла вокруг горы Масличной, Внизу под нею протекал Кедрон. Лужайка обрывалась с половины. За нею начинался Млечный Путь. Седые серебристые маслины Пытались вдаль по воздуху шагнуть. В конце был чей-то сад, надел земельный. Учеников оставив за стеной, Он им сказал: «Душа скорбит смертельно, Побудьте здесь и бодрствуйте со Мной». Он отказался без противоборства, Как от вещей, полученных взаймы, От всемогущества и чудотворства, И был теперь, как смертные, как мы. Ночная даль теперь казалась краем Уничтоженья и небытия. Простор вселенной был необитаем, И только сад был местом для житья. И, глядя в эти черные провалы, Пустые, без начала и конца, Чтоб эта чаша смерти миновала В поту кровавом Он молил Отца. Смягчив молитвой смертную истому, Он вышел за ограду. На земле Ученики, осиленные дремой, Валялись в придорожном ковыле. Он разбудил их: «Вас Господь сподобил Жить в дни Мои, вы ж разлеглись, как пласт. Час Сына Человеческого пробил. Он в руки грешников Себя предаст». И лишь сказал, неведомо откуда Толпа рабов и скопище бродяг, Огни, мечи и впереди — Иуда С предательским лобзаньем на устах. Петр дал мечом отпор головорезам И ухо одному из них отсек. Но слышит: «Спор нельзя решать железом, Вложи свой меч на место, человек. Неужто тьмы крылатых легионов Отец не снарядил бы Мне сюда? И волоска тогда на Мне не тронув, Враги рассеялись бы без следа. Но книга жизни подошла к странице, Которая дороже всех святынь. Сейчас должно написанное сбыться, Пускай же сбудется оно. Аминь. Ты видишь, ход веков подобен притче И может загореться на ходу. Во имя страшного ее величья Я в добровольных муках в гроб сойду. Я в гроб сойду и в третий день восстану, И, как сплавляют по реке плоты, Ко Мне на суд, как баржи каравана, Столетья поплывут из темноты».
